«Выставка помогает воспитать настоящих защитников Родины». Экскурсия в Музей Победы

4 мая в организованной СРО Ассоциация «Школа без опасности» экскурсии по экспозиции «Битва за Москву. Первая Победа!» приняли участие представители ООО ЧОП «Спектр», ООО «ЧОП «АЛЬТАИР» и ООО «ЧОП «Командор».

Алексей Дубравин (ООО «ЧОП «АЛЬТАИР») считает, что создателям выставки удалось выбрать удачную форму для рассказа о войне:

— Очень здорово устроена экспозиция: это история не только о сражениях, но и о московской семье, жившей в то время. И Битву за Москву мы видим их глазами. Можно сказать, вместе с ними тушим бомбы-зажигалки, наблюдаем за боем подольских курсантов. Это, конечно, позволяет по-особому прочувствовать события прошлого, понять, через что прошли наши предки и ради чего они сражались. Я думаю, такая выставка помогает воспитать настоящих защитников Родины.

В настоящее время в связи со столетием советской печати в Музее проходит также выставка, посвященная труду военных корреспондентов. Они сделали перо своим главным оружием. Многие отдали жизнь на полях сражений. Писатель и журналист Аркадий Гайдар попал в окружение, стал в партизанском отряде пулеметчиком и погиб в немецкой засаде. Лилия Красноянова, журналист «Комсомольской правды», была направлена за линию фронта в партизанский отряд, там работала в редакции подпольной газеты «Большевик»; погибла в бою с немцами.

Один из авторов романов «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» Евгений Петров летом 1941 года, отправив семью в эвакуацию, остался в Москве и начал путь военного корреспондента.

В хорошо известном москвичам здании «Известий» на Пушкинской площади сохранилась комната на пятом этаже, которую ветераны печати помнят как «казарму». Вместо столов и печатных машинок там стояли койки, сохли валенки и портянки, а в качестве сувениров хранились не милые безделушки, а трофейные автоматы.

Осенью и зимой 1941 года с Пушкинской площади до линии фронта можно было добраться за полтора-два часа. Вот как описывал этот путь Евгений Петров: «Еще весной этого года по Можайскому шоссе мчались автомобили дачников. Сейчас оно перегорожено баррикадами и противотанковыми заграждениями. Кажется, что с мирного времени прошло не пять месяцев, а триста лет; так это было давно.

Мы ехали часа полтора, обгоняя обозы военных грузовиков. Все меньше становилось мирных жителей и все больше военных. Последние жители, которых мы видели, шли и ехали нам навстречу со своим имуществом. Некоторые тащили его на санках. Старики и женщины гнали коров по обочинам дороги. Все ближе становится гул артиллерии и минометов. Люди уходили с насиженных мест, боясь нашествия немцев.

Скоро уже невозможно было встретить штатского человека. Это был фронт.

Запах отработанного бензина, смешанный с запахом пожарища — запах современной войны, — и простреленные каски, и закоченевшие трупы с согнутыми коленями, и обгорелые машины на обочинах дорог».

Петров считал своим долгом не отставать от красноармейцев, быть рядом с ними ради достоверного свидетельства о подвиге советского солдата и ради того, чтобы иметь моральное право говорить от его имени.

Его коллега Евгений Кригер вспоминал, как они с Петровым ехали под Малоярославцем через лес, где блуждали остатки немецкой дивизии и всюду были «напиханы» мины. Никто, кажется, и не думал от усталости и напряжения разглядывать природу, но Петров остро прочувствовал момент и утром записал: «В белом свете автомобильных фар лес выглядел, как оперная декорация, очень странная, потому что мы никогда не видим оперных декораций без музыки. А сейчас была тишина. Очень странная тишина, потому что мы ехали в прифронтовой полосе, где, казалось, должен был бы стоять грохот. Но на фронте даже во время самого интенсивного наступления бывает какое-то время тишина. Я не знаю более полной, абсолютной тишины, чем фронтовая.

По этому лесу прошел медведь войны. Он ободрал металлическими боками стволы деревьев, выломал сучья и раскидал их, протащился вперед и в стороны своим тяжелым телом, взрывая землю и вытаскивая с корнем кусты».

По поводу этой блуждающей по лесу дивизии сокрушался встреченный корреспондентами колхозный мужичок, хорошо запомнившийся Петрову. «Окружать немца надо, в кольцо брать! — разъяснял селянин командиру дивизии. — Говорю — окружать обязательно надо, а то вот корову мою увел, а вы упустили, проклятого! Может быть, можно еще окружить?..»

Кригер писал: «В тот день Петров был весел несказанно — и все благодаря мужику с его бедной коровой, но я никогда не забуду нахмуренного, сразу как-то осунувшегося от злобы и отвращения лица Петрова, когда мы впервые присутствовали на допросе деревенского полицая. Глядя на этого склизкого, провонявшего страхом и все еще сохранявшего надежду на жизнь мерзавца, Петров так извелся от внутренней муки, от стыда за то, что человек может превратиться в такое ничтожество».

Гоняясь за военной правдой, Петров постоянно рисковал. Под Малоярославцем его контузило ударной волной. Он в еще тяжелом состоянии добрался до Москвы и там, отказавшись от осмотра врача, сразу взялся писать материал.

Был он на Кольском полуострове с другим известным писателем и корреспондентом Константином Симоновым. Вместе они добрались до передового наблюдательного пункта нашей артиллерии. На их глазах завязалась дуэль с немецкими пушками. Симонов описал этот эпизод: «После первой пристрелки снаряды один за другим стали ложиться то впереди, то сзади совсем близко от нас, дальнейшее пребывание на наблюдательном пункте представлялось не слишком приятным занятием. Тогда подполковник, повернувшись к нам, посоветовал спуститься вниз. Петров пожал плечами. «А для чего же мы шли? — сказал он. — Мы же для этого и шли».

Один снаряд упал совсем близко от нас, второй-еще ближе впереди, и стереотрубист, флегматичный украинец, сказал ленивым голосом: «Ну вот, теперь он нас, значит, в вилку взял. Тот-сзади, этот — впереди, теперь акурат в нас будет». Но Петров и тогда не ушел с позиции и только рассмеялся этому спокойствию стереотрубиста. Дуэль вскоре была нашими выиграна.

Петров объездил весь фронт, от моря до моря. В 1942 году он загорелся идеей отправиться в осажденный Севастополь. Наши корабли ходили в темноте, но курсы были известны. Походы в Севастополь неизменно сопровождались налетами бомбардировщиков, суда караулили немецкие и итальянские подлодки, на транспорты наскакивали торпедные катера. А к этому добавьте мины и артиллерийские обстрелы. Расспросив моряков, Петров, не раз бывавший на передовой, представлял, что его ждет, но только укрепился в намерении попасть в Севастополь. Увещевания по поводу опасности он отвергал, считая, что должен рисковать для дела.

Петров испытал все трудности похода: схватки с бомбардировщиками, противоторпедные маневры, курсирование сквозь минные заграждения. Наконец, миноносец «Ташкент», чья героическая команда прорвалась в горящий Севастополь, встал у импровизированного причала в Камышовой бухте. Петров своими глазами наблюдал грандиозную панораму финального штурма приморской крепости. Очевидец писал: «Разрывы многих тысяч бомб, снарядов, гранат и мин и вслед за ними облака пыли и дыма, сквозь которые угадывалось движение немецких гренадеров».

Петров в это время принял роль добровольца-санитара и помогал переносить раненных на корабль. Вокруг рвались снаряды — немецкие артиллеристы «ощупывали» бухту. На обратном пути «Ташкент» был подбит, и Петров участвовал в аварийной партии, борющейся за живучесть корабля.

Миноносец добрался до Новороссийска, и Петров скорее отправился в Москву. А в следующие сутки сплелось несколько трагических событий. 2 июля организованное сопротивление Севастополя прекратилось, до его падения остались часы. 2 июля во время налета гитлеровской авиации на Новороссийск был потоплен «Ташкент». 2 июля в упавшем после воздушного боя самолете разбился Евгений Петров…

Но не те, кто радовался своим злым триумфам 2 июля 1942 года, остались в истории победителями. Севастополь снова стал нашим, а не нацистским, и возродился из развалин. А слово Евгения Петрова до сих пор живо в народе. В разгар Битвы за Москву он писал:

«Бои идут очень серьезные. Но на фронте, от переднего края до штабов, люди полны уверенности. Тогда на Западном фронте, в августе и сентябре, тоже была уверенность. Но то была уверенность гордой нации, сопряженная с известным добродушием. Звучит это несколько странно, но это именно так — с добродушием мирных людей, для которых убийство, даже на войне, даже самое справедливое из справедливых, — занятие малопривлекательное. Нужно знать характер русского человека. Это очень добрый человек. Он вспыльчив, но отходчив, и нужно много времени, чтобы он озлобился по-настоящему. Сейчас люди озлобились до такой степени, что не могут слышать слова «немец». Ненависть к захватчикам сделала каждого бойца крепким, как оледеневшая почва, на которой он стоит».

Пресс-служба СРО Ассоциация «Школа без опасности»